"Путь проложен!": Маджеа Мускари. Поле костей

Сто двенадцать, сто тринадцать, сто два… ах ты ж, бес тебя побери! Устный счет никогда мне не давался легко, но до ста я все-таки досчитала. А вот потом дело застопорилось. Ферма на Северном поле пшеницы — место людное. Живое, бьющееся сердце северного Кальфеона. И пахнет сеном, а не кровью. Ну вот, опять. В чем-то отчим был прав, женщинам в нашей семье лучше держать метафоры при себе, даже самые точные. А эта была точной.

Ферма Нормы Рейт разместилась ровно в центре плодородных земель Кальфеона, круглая, как большая тусклая монета. Во все стороны от фермы простирались поля. Зеленые, золотисто-желтые и разноцветные, похожие на брошенное на землю лоскутное одеяло. Здесь выращивали пшеницу и подсолнухи, картофель и паприку, тюльпаны и кукурузу, торговали зерном, овощами, телегами и скотом.




Половина кальфеонских фермеров арендовала землю у Нормы Рейт, а вторая половина почти ежедневно приезжала сюда для того, чтобы купить инвентарь и корм для скота, продать излишки урожая, починить телегу… и поболтать с единомышленниками, иначе чем еще можно объяснить постоянно толкущихся на площади бездельников? Даже я знала, что сейчас для фермеров — самое жаркое время в году, хотя лично я в своей жизни не косила ничего, кроме дикарей и мертвецов, а у них сезон круглый год.

Так что сегодня на Северном поле было привычно людно и шумно. То повозка проедет, то селянин окрикнет своего тяжело нагруженного, фыркающего от жары быка, то бросится под ноги сбежавший от укротителей упитанный енот. Вот и сейчас, ну что ты будешь делать — курица, здоровенная и до того заполошная, что криком сбила со счета не только меня, но и двух увязших в споре насчет новой телеги фермеров, да и сама хозяйка — полуэльфийка преклонных лет Норма Рейт — оглянулась и благодушно улыбнулась, глядя на то, как Паче гоняется за беглянкой. Святая женщина.


А вот во мне святости всегда не хватало, так что вместо улыбки я послала двоим не самое доброе пожелание, к счастью, беззвучное, но курица, будто услышав его, устремилась к ближайшему амбару с ястребиной скоростью. Паче всплеснула руками и бросилась вслед за ней, а я, стоически проглотив еще пару добрых напутствий, продолжила пересчет костей в безразмерной сумке.

Все же великая вещь, эти заколдованные сумки. По-моему, ничего более полезного магия до сих пор не предложила миру. Разве что телепортация — спасает в безвыходном положении… если ты в подпитии свалился за ящики на складе в Эферии, но это сложно, долго, тратит много сил, используется редко. А сумка — она всегда с тобой, сумка — она всем нужна. И между прочим, это наша заслуга. Колдовские чары, а не эта ваша высоколобая магия мастеров посоха и кинжала. Да за такое изобретение люди нас век должны боготворить!

Но увы, боготворили люди по-прежнему Эллиан, а у безразмерной и почти невесомой сумки были и свои недостатки: если набрать туда много всякой всячины, там потом бес ногу сломит. Особенно после плодотворного визита на кладбище Хексы. О, кисть руки, почти целая, и палец вызывающе торчит. Прелесть. Череп. Вроде тридцатый по счету. А всего костей, стало быть… сто восемьдесят.

И что мне мешало отдать эти грешные кости еще в Медвежьей деревне? Все же в одном отчим был прав, чего мне не хватает — так это внимательности и собранности. Может, пора начать записывать? Так, ну вот опять. Сбилась. Сто девяносто…

Сто девяносто два, сто девяносто три…

Сто девяносто девять. А нужно двести. Сборщики костей из Ведьминого дола — жуткие педанты, если костей хоть на одну меньше, не возьмут, и все тут. Даже со скидкой не возьмут. А может, я с подсчетом ошиблась? Вот этот череп, совершенно целый, по-моему, от сонила, мне решительно незнаком.

— Свет Эллиан взывает к тебе, грешница!

Мы с черепом печально посмотрели друг на друга, но голос извне продолжал нарушать наше метафизическое уединение.

— Покайся во грехе своем, грехе колдовском, ибо жизнь коротка и полна тягостей, хворей и бед!
— Ну это у кого как. Лично я собираюсь жить долго и здравствовать до последнего дня, — я смирилась с неизбежным и вернулась от созерцания сумки к созерцанию внешнего мира.

Неизбежное довольно сощурилось и со смачным хрустом надкусило яблоко.

— А я еду себе неспешно вдоль фермерских угодий досточтимой госпожи Рейт, смотрю, чей это лик постный маячит посередь румяных физиономий добрых пахарей и скотоводов. И ведь сразу подумал, что это ты, и не ошибся ведь!


Брат Деймис, суин и священник, пригладил шерсть на своей рогатой голове и улыбнулся мне, как новой золотой монетке. Наверняка у него есть работа, и наверняка работой этой он поделится со мной. И попросит скидку за давнюю дружбу. Впрочем, дружба была действительно давняя: Деймис был другом еще моих родителей, за это ему многое можно было простить. Даже принадлежность к святейшему клиру церкви Эллиан, будь она неладна. И если бы он еще так часто ею не пользовался, этой давней дружбой!

— Что, неужели вот так просто проезжал мимо? — безо всякой надежды спросила я.
— Вообще-то нет, — суин расцвел в улыбке, — наша матерь церковь отрядила меня, дабы обуздать гордыню нашего заплутавшего брата Санфьеррина…
— Да Бхега с два!
— Не веришь мне? — расстроился суин.
— Скорее семья Басиан откроет притон с суинками, чем святая церковь решит обуздать кого-то из вашей братии.
Деймис вздохнул.
— Ведьма злонравна, но проницательна. Увы, пока еще не все братья готовы определить точные правила того, как надлежит наставлять паству, но дай нам немного времени и пару-тройку соборов…
— Немного? У вас разве не один собор на сто лет?
— Ну, ты же все равно собиралась жить долго, — парировал суин.
— Боюсь, до этого светлого дня я со всем моим оптимизмом не доживу. Ладно, тогда какая нелегкая тебя сюда принесла? Готовишься к собору? Не слишком заблаговременно?
— Нет, я для этого недостаточно идеалист. Но я действительно по делу Санфьеррина. До нас дошли слухи, что у него появился подражатель — какой-то мошенник с темными планами и недостойным поведением выдает себя за брата Санфьеррина и даже отдает от его имени указы церкви. Мне поручили разобраться с этим нечестивцем. Поможешь?
— А как же.
Деймис, который явно заготовил длинную тираду, взывающую к давней дружбе и остаткам моей добродетели, от неожиданности выпучил глаза.
— Что, взаправду поможешь?
— Конечно. Даже одного Санфьеррина слишком много для нашего мира, а два таких мерзавца — это катастрофа, тут и до Дней Тьмы недалеко.

Деймис мужественно стерпел оскорбление, нанесенное его собрату по вере, и только глазами и лицом попытался изобразить неискреннее осуждение. На самом деле он ценил Санфьеррина не выше моего, но поделать с этим ничего не мог. В клире всеблагой Эллиан встречались мерзавцы всех мастей — фанатики, мошенники, мздоимцы, но нигде они не обладали такой безграничной властью, как здесь, на севере Кальфеона. Плодородная земля Северных полей граничила с выжженными, черными от копоти Зараженными землями, оставленными на произвол ордена Трины и церкви Эллиан. На произвол фанатиков вроде Бифачче и Санфьеррина закрывали глаза все — церковь, военные, знать. Никто не знал, как излечить зараженных, и никто не хотел, чтобы они разбрелись по округе; страх — вечный спутник жестокости, а страха тут хватало с лихвой.

Впрочем, беды Кальфеона — не моя проблема.


Тяжелая черная коса с глухим стуком врезалась в сухую глину, и мои шумные соседи тут же поутихли. Даже Паче, подхватив на руки непоседливую курицу, отступила на пару шагов, видимо, на всякий случай.

Деймис, нужно отдать ему должное, даже глазом не моргнул. Ну, он все-таки давно знает нашу семью. Старый друг моей матери. Богатый опыт. Непревзойденная стойкость.

— Ой и добрая у тебя коса, деточка! — одобрительно прогудел кто-то у меня за спиной. — До чего ж коса справная, ух!

Между мной и Деймисом протиснулся местный житель, седой, горбатый и хромающий на обе ноги дед. Из-под широкополой шляпы видна была только всклоченная борода, да и та дрожала, как заячий хвост. Устыдившись столь почтенной старости, я убрала косу за спину.

— Погодка хорошая, деточка, — почтенная старость все еще не потеряла интерес к цветущей молодости. Хотя какая там цветущая молодость: суину лет было не меньше, чем этому бывшему фермеру, даром что выглядел он молодо, а я, хоть и была молода по годам, не цвела даже в беззаботном детстве.
— А чтой-та ты делать будешь с энтой косой? — полюбопытствовал старик, благодушно разглядывая меня с ног до головы с интересом, который нисколько не соответствовал его возрасту.
— Ясное дело, что, — мрачно ответила я, — косить буду.
— Ась? Кудыть идешь? — старик приложил морщинистую ладонь к уху, и я крикнула громче, прямо в его ухо:
— На сенокос, дедушка!
— Аааа, — благостно ответил старикан. — Дело хорошее, дело молодое! Кабы я был помоложе, я б с такой тоже в сене-то повалялся, ух!
— Это он о том, что я подумал? — полюбопытствовал Деймис, когда старик, шаркая, вернулся к своей прогулке.
— Прокляну, — тяжело вздохнула я, разминая пальцы.
— Грех. Карма.
— Ну хотя бы нецензурно!
— Подумаешь, перепутал человек сенокос с сеновалом. В его возрасте и не такое случается. Эллиан учит нас терпимости к ближним, — наставительно заявил суин.
— У меня ближе к закату всегда туго с терпимостью, — я решительно поднялась и отряхнула куртку и сапоги, — так что я предпочитаю держаться подальше от ближних в это время суток.
— Опять на кладбище пойдешь? — тоскливо спросил суин.
— И пойду. И только вздумай пошутить, что я еще не так плохо выгляжу, — я показала Деймису кулак и для солидности тряхнула браслетами Либерто.
— И меня проклянешь? — грустно спросил суин. — И это после долгих лет дружбы. Подумай, что бы сказала твоя ма…
— Лучше сам подумай, — огрызнулась я, но Деймис и без того уже замолчал. Фелиция Мускари даже в лучшие времена предпочитала проклинать, не тратя время на предупреждения.

— Госпожа ведьма! А госпожа ведьма!

Кого еще нелегкая принесла?

— Будешь знать, как по селам косой размахивать, — вполголоса пробормотал Деймис и ловко увернулся от моей тяжелой, украшенной двумя дюжинами браслетов Либерто руки.

Я демонстративно повернулась спиной к суину и лицом к просителю. Им оказался фермер в потрепанной рубахе, с раскрасневшимся от жары лицом. Он мял в руках какую-то тряпку и выглядел так, будто вот-вот расплачется. И что ему, такому робкому, нужно от ужасной ведьмы?

— Младенцев не ем, коров не проклинаю, бездетность не навожу, — привычно отчеканила я.
— А нечистью не промышляете? — тоскливо спросил фермер. — Мне бы очень нечисть упокоить надобно!


Я мысленно прикинула карту окрестностей Кальфеона. Влево и вправо от Северных полей никакой нечисти не наблюдалось. Нечисть, вопреки сельским байкам, предпочитает держаться от людей подальше, на всяких там заброшенных кладбищах и гнилых болотах… и порой я ее очень хорошо понимаю. В предгорьях водятся хируто, в горах — гарпии, но первых в Кальфеоне зовут «погаными дикарями», а вторых — просто «стервями». Порождения леса Бри свой любимый лес покинуть не могут. Так какого Бхега тут могло завестись?

— Так ить… умертвие же!
— Умертвие? — я непонимающе уставилась на фермера и только потом поняла, что последнюю фразу сказала вслух.
Фермер уставился на меня.
Вот ведь тупая ведьма, явно читалось на его простодушном некрасивом лице, и мне немедленно захотелось на кладбище. Дрянная деревушка. Никто меня здесь не любит! Даже куры.

А потом фермер зашмыгал носом, высморкался в свою грязную тряпку и все-таки заговорил. Умертвие, если верить его сбивчивому рассказу, завелось прямо у него на сеновале — чтобы бесы драли этого почтенного старца, ведь накаркал же! — и прямо там, не отходя от места, уже успело закусить фермерской женой.

— Страшенная тварь, — всхлипывал фермер, — харя в кровишше, сам весь в лохмотьях, а рядом-то… рядом платьице лежит… жёнино… голубенькое в мелкий цветочек!

Наверное, этот мелкий цветочек меня и добил. Или слеза, которая покатилась по суровой мужицкой щеке. Или подзабытый уже голос долга, подозрительно похожий на голос моего наставника Эллана Сервина. Такого век жить будешь — не забудешь… и голос у него, кстати, препротивный.

— Ладно, — я тяжело вздохнула и перехватила поудобнее свою косу. — Пойдем на твоей сеновал. Хоть где-то мы с косой будем уместны вдвойне.
— А? — переспросил фермер, не уловив тонких оттенков иронии.
— Веди нас на место, чадо, — наставительным голосом оборвал его Деймис.
Фермер подозрительно осмотрел одеяния суина, украшенные знаком Эллиан.
— А вы, святой отец, тоже на сеновал пойдете? — неуверенно спросил он.
— А мы вместе работаем, подрядом, — процедила я, — упокоение и отпевание, за групповой заказ скидка!
— А?
— Веди давай!


К счастью, сеновал оказался недалеко, и по пути я наслаждалась тишиной: суин обиженно молчал, явно собираясь припомнить мне этот «подряд» позже, а фермер, похоже, всю дорогу обдумывал размер возможной скидки. На пороге сеновала фермер споткнулся и попятился назад, и точно отдавил бы Деймису ноги, но к несчастью, природа наградила суинов двумя крепкими копытами.

— Ото она! — зашипел фермер, и для надежности ткнул меня в бок пальцем.
— Да вижу я!

Отсюда немертвую тварь и впрямь было отлично видно. Судя по всему, подняли его недавно: плоть еще не истлела на костях, и я бы сказала, что телосложения умертвие было плотного. Лицо — одна сплошная буро-красная масса, руки в крови по локоть, а вот глаза… В этот момент умертвие подняло голову и посмотрело на меня. Вполне живыми, здоровыми, хоть и несколько округлившимися глазами.

Я беззвучно выругалась.

Ох уж эти нервные крестьяне. Женку у него умертвие высмоктало, видите ли, помогите упокоить, милсдарыня ведьма! И вовсе оно… она! не в лохмотьях, просто старую одежду накинула, какую не жалко, а новое платье пачкать не хотела, вон оно рядом и лежит, голубенькое. В цветочек! И где еще наводить красоту народными методами, если не на укромном, никому пока еще не нужном сеновале, вдали от любопытных мужниных глаз? И какая же нелегкая его не вовремя туда принесла?

И вообще, что делать, если твой заказчик — законченный идиот?

— Маааарк! — взвыло «умертвие» нечеловеческим голосом, а затем принялось старым передником стирать с лица бурую массу — должно быть, какую-то домашнюю маску из буряка, или арбуза, чем там богата местная земля в это время года? — стыд совсем потерял! При живой жене таскаешь на сено всяких шалашовок!
— Вообще-то он меня нанял, — обиделась я.
Фермерша выпучила глаза и действительно стала похожа на какое-то чудище. Болотное, например. Но я и сама понимала, что мой ответ прозвучал как-то не очень.

Фермер побледнел. Суин счастливо улыбнулся и осенил нас всех знаком Эллиан, на всякий случай. Я сжала зубы от избытка чувств к ближним.

— Чтобы вас, дражайшая, упокоить, — ледяным тоном добавила я.

Жена грозно посмотрела на мужа. Муж затравленно посмотрел на жену. У истины не было никаких шансов восторжествовать в этом амбаре.

— Брешет ведьма! Ласточка моя, да я бы ни в жисть! Кому ты веришь, мне или ведьме поганой?
— Прокляну, — пообещала я, выразительно щелкнув пальцами. — И дом прокляну. И коров твоих прокляну. Бить меня били, топить пытались дважды, но чтобы клеветать на мое доброе имя…
Лицо фермера расплылось в фальшивой улыбке, как блин на сковороде.
— Милсдарыня ведьма, да я ни в жисть… да я никогда… — продолжая бессвязно бормотать, фермер все пятился, пятился вслед за своей супругой, пока не исчез окончательно, да так быстро, будто освоил телепортацию.
— Туда тебе и дорога, — прошипела я. Проклясть фермера очень хотелось. Хотя бы нецензурно.
— Между прочим, святая церковь предупреждает — занятие колдовством, ведовством и прочими темными промыслами вредит вашему здоровью, — назидательно изрек Деймис.
— А чистить кладбища, чумные овраги и катакомбы от нежити тоже будет ваша святая церковь?

Деймис мудро промолчал. Нет, церковь, конечно, была сильна не только молитвами и проповедями, но рыцари предпочитали иметь дело с вооруженным и организованным противником, а валькирии получали приказы в Кальфеоне, а не шлялись по далеким селам и одиноким фермам. Люди в латах со знаком Эллиан на груди обычно хотели рыцарской славы, а где ее найдешь в оврагах и буераках? Глухие окраины Кальфеона доставались наемникам, а из всех наемников больше всего крестьяне доверяли ведьмам — в деревнях еще не разучились тушить пожар огнем.


Но брать заказы у фермеров я все равно не любила. Куда проще было работать с коллегами — колдунами, алхимиками, знахарями всех мастей. Деловой подход бесценен… но только без крайностей. Двести костей, слыхали такое? Ста девяносто девяти им мало!

Погрузившись в эти мрачные мысли, я особо и не смотрела, куда иду, и потому искренне удивилась, когда, подняв голову, наткнулась на полдюжины вил и граблей. Не фигурально, конечно, но судя по мрачным лицам их владельцев, это был вопрос времени.

— У вас тут что, внеплановый сенокос? — на всякий случай поинтересовалась я.
Из-за могучих спин выпрыгнул мой наниматель.
— Ото она! — пискнул он. — Ведьма! Женку мою чуть не извела! А еще обещала проклясть всех нас… и наших коров!
Последнее обвинение явно произвело впечатление на местных жителей.
— Вот ведь тварь поганая!
— Убивица!
— Жечь ведьму!
— Однако! — восхищенно присвистнула я. — Ведьм жечь, это откуда такая мода? А все ваша Эллиан, я знала, что до добра эта новая церковь нас не доведет!
— Эллиан осуждает нетерпимость и жестокость к ближним, особенно во имя веры, — возмутился Деймис из-за моего плеча.
— Да? Вот им об этом расскажи!

Вилы, лопаты и дубины молча придвинулись ближе, ну и их владельцы, конечно же, такие же суровые и немногословные, как и их сельскохозяйственный инвентарь.

— Я лучше в другой раз, — Деймис тоже подвинулся, только назад, а не вперед, в объятия ближайшего стога с сеном, — атмосфера какая-то неподходящая для теологических дискуссий.
— А для сожжения ведьм атмосфера, нужно думать, еще та.
— Ты же можешь их как-нибудь пугнуть. Ну, прокляни их разок, чего тебе стоит!
— До Бхега кармы мне это стоит, — мрачно отозвалась я. — Ты посмотри на эти одухотворенные пропитые лица, они же с тычка сдохнут, а мне потом разбирайся с парламентом Каллис, Валксом, местной гильдией и вашими фанатиками из церкви всеблагой Эллиан.


Стог сена, из которого торчали рога, трусливо промолчал: Деймис твердо вознамерился не вступать ни с кем в теологический спор. Вот ведь позер. Как будто я кому-нибудь позволю его сжечь, и уж тем более — себя! Но и калечить этих дураков я не хотела: мне еще не раз предстояло бывать на ферме у Нормы Рейт, а местный народ крайне злопамятен. Увы, пока мы искали умертвие на сеновале, на дворе стемнело окончательно и бесповоротно. Норма наверняка спит сном праведницы, как ей и положено, да и ее помощников не видно. Остались только ночь, мы с Деймисом и не меньше дюжины озлобленных крестьян. Конечно, можно и сбежать. Щелкнула пальцем, скрылась в тенях — только меня и видели… но до чего же обидно убегать от этих мужланов. Опять же, мне сюда еще придется вернуться, а местный народ не только злопамятен, но и болтлив.

В рядах новоиспеченных инквизиторов, между тем, затрепетали факелы. Еще немного, и они и впрямь что-нибудь сожгут. Например, сено вместе с Деймисом, амбар и пару зернохранилищ заодно.

Экие душевные люди, ничего им ради меня не жаль!

Ну так и я жадничать не буду.

Дождавшись, пока крестьяне, осмелев, подошли на длину вил, я взмахнула рукой, снимая заклятье с волшебной сумки. Сотни собранных на кладбище Хексы костей, сияющих гнилостным зеленым светом, посыпались на землю. Покатились по сухой земле лопатки и лодыжки, с приятным клацаньем упали кисти рук, и моя любимая — с задорно отогнутым пальцем, и под занавес, с театральным шиком — все тридцать черепов, стуча костяными лбами и щелкая челюстями. В пустых глазницах сияли зеленые болотные огоньки.

Сжигатели ведьм замерли, глядя на это чудо, а потом завопили вразнобой.

— Аааааа!
— Мертвяки восстали!
— Спасайтесь, люди добрые!

Поляна перед амбаром опустела с такой скоростью, будто каждый фермер и сам был ведьмин сын. Теперь — только кладбища, пообещала себе я. Глубокие пещеры, заброшенные лаборатории, и чтоб непременно монстры пострашнее. Хватит с меня живых людей.

— Интересно, — заметил Деймис, сосредоточенно отряхивая мантию от остатков сена, — кто теперь будет все это убирать? А что это ты на меня так смотришь? Что значит «будешь двухсотым»?! Маджеа, перестань! Спрячь косу, говорю тебе! Да помогу я тебе собрать, помогу, помогуууууу…


После этого отчаянного вопля на ферме Нормы Рейт снова стало тихо. Разве что сонно кудахтала курица, забравшаяся на крышу дровяного сарая. Она снова была свободна и, похоже, абсолютно счастлива под открытым небом и звездами.