Сказки Восточного континента. Степь

Приближение степи можно было почувствовать задолго до того, как она появилась на горизонте. Даже из-за камней, беспорядочными стенами-монолитами сваленных вдоль дороги, веяло запахом сухой травы, полыни, мяты, и чего-то неузнанного приятно-сладкого. Фейлин выпрямилась на спине таре, скорее принюхиваясь, чем приглядываясь. Лес здесь давно потерял свое величие, сменившись густым подлеском, в котором среди молодого кустарника возвышались одинокие деревья-великаны с белесыми стволами и кронами густого изумрудного цвета. Фейлин привстала, сжав мохнатые бока таре, который протестующе всхрапнул и вскинул голову.


За этой редкой порослью, украшенной одинокими деревьями и огромными валунами, начиналась степь. Настоящий новый мир, который великий зодчий не снабдил опознавательными знаками: только что вокруг были камни и редеющий лес, и вот, стоило сделать несколько шагов вперед, и мир окрашивался новыми красками. Насколько хватало взгляда, впереди простиралось одеяло из крупных «лоскутов», сшитое самой природой, трава то темнела, то светлела, превращаясь вдали в ровное марево золотистых, выцветших зеленых и бледно-рыжих цветов. Но стоило посмотреть под ноги, и можно было увидеть, что это «одеяло» состоит из травы, редкого кустарника, проплешин вытоптанной сухой земли. Высокая трава колышется на ветру с мягким шелестом, низкая — пригибается к земле, напоминая пушистый мох, а солнце заливает равнину ослепительным светом.


Плато Соколиной Охоты лежит среди скал, напоминая огромную пиалу с зазубренными, потрескавшимися от времени краями. Фейлин помнит это еще со школьных времен, когда, сидя на ковре перед учителем, со сладким упоением заучивала незнакомые названия, листала пожелтевшие пергаментные карты, прощупывала пальцами выдавленные на них дороги — основные торговые пути континента. Кажется, эти горы зовутся Соколиными камнями. В жизни эти каменные исполины, разбросанные по краям степи, так же похожи на свою рисованную версию, как сочный оранжевый абрикос — на засушенную курагу.

Таре нетерпеливо всхрапнул, переминаясь на своих мохнатых лапах, и Фейлин успокаивающе погладила зверя. Странное сочетание живого существа, механизма и магической энергии, таре охотнее мирился с усталостью, чем с бездействием. Толкнув его пятками, она позволила сдвинуться с места, и он тотчас же охотно пустился вперед неспешным шагом. Мысль о том, чтобы заменить странного, неповоротливого и неуклюжего зверя быстрым и ловким степным львом показалась ей сейчас предательской. Но раз уж она здесь… поздно менять свои планы.


Тем временем степь подернулась золотисто-оранжевым маревом, и солнце начало клониться к горизонту. До ближайшего жилья местных ферре оставалось, если верить карте, не меньше десятка миль, нечего и думать о том, чтобы успеть к ним до темноты. И если какой-то урок она и усвоила со школьных времен, так это то, что никогда не стоит без нужды привлекать внимание тех, кто бродит в ночи по незнакомым ей землям. А если даже не думать о ночных хищниках и местных разбойниках — эта порода вездесуща, повсюду, куда не пойди, наткнешься на грабителей, а то и того хуже — ночь коварна, она может оказаться ветреной, холодной, а в пустыне — обрушить на тебя быстрый, незаметный жителям города и смертоносный для путешественников песчаный смерч. Нет уж, лучше выбрать место для ночлега — с обзором, но чем-то затененное, и развести костер. Вон тот валун, кажется, подойдет.

Ночь прошла тихо. А если и нет, она пропустила все веселье… вернее, проспала, и ей снова снился тот странный сон. О сгущающейся темноте, бессилии, безголосье, о силуэтах, которые виднеются сквозь тонкую ткань походной палатки, о том, как гаснет огонь у входа, и наступает непроглядная тьма. Она проснулась, как будто кто-то плеснул в лицо холодной водой, и еще несколько мгновений слушала, как колотится сердце, и повторяла — это был сон, только сон. Воспоминание из настолько далекого детства, когда даже шорох ветки за окном может рассказать историю о чудовищах. Это был сон.

Но не все призраки исчезли с пробуждением. По крайней мере, один силуэт на фоне разгорающегося на горизонте солнца она видела и сейчас. Прищурившись, бесшумно потянулась к лежащему рядом посоху. Но нет. Это был кто-то местный: уши торчком, чуть сгорбленная спина, подергивающийся хвост. Ферре. Но пальцы на посохе она разжимать не стала.

— Кажется, тебя я не доставала вечером из походного мешка, — хриплым после сна голосом сказала она, и когда силуэт не соизволил пошевелиться, спросила прямо. — Кто ты такой… хотя нет, мне это не интересно, скажи лучше, что ты делаешь возле моего костра?

Ферре пошевелился — сдвинулся всего на полдюйма.

— Костры в степи принадлежат всем.

Голос был шипящий, негромкий, как у других его собратьев по ушам и хвосту. А еще спокойный и какой-то… сухой? Впрочем, она ли знаток интонаций кошачьего племени?

— Мне нравится местное гостеприимство. Но я не местная. И я уже уезжаю, так что…
— Иноземной путешественнице из хорошей семьи не стоит путешествовать в одиночестве.

От этого ответа холод искрами брызнул на спину, заставив напрячься, сжать челюсти.

— О, я просто сирота, которая путешествует в поисках лучшей доли и ищет заработок то здесь, то там, — натянуто рассмеялась она.

Ферре пожал плечами. Спорить с ней он явно не собирался.


— И с чего ты только это взял, — она отряхнула свое одеяло от налипшей сухой травы перед тем, как старательно скатать его в плотный валик.
— Бедные жители не путешествуют, у них не бывает таких красивых ездовых зверей, а еще у тебя под рубашкой золотой медальон, — рука Фейлин взметнулась к воротнику, — его видно в прорези, когда ты спишь.
— Может быть, это просто ценная вещь, которую моя семья хранит с незапамятных времен, — еще один натянутый смешок.
— Ваши крестьяне не так уж сильно от нас отличаются. Мы предпочитаем охоту и движение, они — земледелие и торговлю, но суть одна: в нашем мире ценится то, что поможет пережить новый день. Мы верим в своих скакунов, в луки и стрелы, в прочные кожаные палатки, они, должно быть, не меньше нашего привязаны к своим земельным наделам, инструментам и животным. Золото не удержится на шее у того, кто всю жизнь привык обходиться без золота.
— Какая наблюдательность, — Фейлин перестала притворно улыбаться и отвернулась, чтобы повесить скатанное одеяло на седельную сумку таре. — А вот в наших краях говорят, что любопытство не порок, но сгубило немало кошек.
Сзади послышалось тихое фырканье.
— Никогда не слышал такого раньше. Это смешно.
— Рада была развеселить. Оставляю тебе костер в единоличное владение. Кстати, раз уж ты так много знаешь, — она так и не повернулась к ферре, да и сейчас продолжала заниматься своей седельной сумкой, — скажи, я успею на местный базар дотемна?
— Базар у Соколиных камней?
— Он самый.
— Не успеешь. Его больше нет.

Фейлин развернулась к нему на каблуках, вдавив их этим движением в мягкую глину.

— Как это — нет? Совсем нет? Знаменитого базара, на котором можно купить все, что только есть в земле ферре, начиная с кожаных барабанов и заканчивая вьючными турами?

Если бы лицо собеседника было более человеческим, не таким… кошачьим, она бы решила, что он улыбается.

— Ты говоришь так, будто прочитала все это в какой-то книжке.

О, она отлично помнит ту книжку. Толстую, многостраничную, в богатой зеленой-бархатной обложке, на которой золотыми буквами со старательно выведенными завитушками написано название — «Удивительная жизнь среди обитателей Соколиного плато». Правда, со временем книга лишилась своего парадного вида, как бывает со всеми подобными ей, если читать их регулярно, за обедом, ужином и еще немного за завтраком.


Если приглядеться, то этот ферре даже похож на гравюры из книги. Он вообще куда больше похож на гравюру, чем на живого обитателя Плато — черты лица резкие, само лицо неподвижное. Наверное, применительно к ферре можно даже сказать «суровое». Но кто их, кошек, разберет? Со времен книгочтейного детства она стала равнодушнее к встречающимся на пути диковинкам. Может быть, это и есть взросление… вот только тогда нет в нем ничего, к чему стоило бы стремиться.

— Ты никогда не отвечаешь на вопрос так просто, да?
— Я ответил. В самый первый раз. Его действительно больше нет, — спокойно возразил ферре.
— И что же с ним сталось?

Лицо ферре все-таки сменило выражение — он то ли морщился, то ли хмурился, но даже ей было видно, что на него легла какая-то тень.

— Сам базар сгорел. Это местная история. Однажды о ней напишут в книгах, — он оглянулся по сторонам, словно вспомнив о чем-то. — Что ты хотела там купить?
— Степного льва, — вздохнула она. — Давно о таком мечтаю.

И это как раз чистая правда. С тех пор, как увидела Багбата верхом на своем, мысль о быстром, как ветер, скакуне с мягкой шкурой и почти неслышной походкой не давала ей покоя. Вот такой нужен и ей — чтобы ветер бросался в лицо, а мир за спиной сливался в пестрое ничто. Самый быстрый, самый легкий.

Пусть унесет меня отсюда к ракшасам, подумала она… и тут же оборвала эту мысль.

— Ближайшее место, где можно купить львов — в поселении Белых Облаков. К тому же, там ты сможешь оставить своего зверя на попечении у местных пастухов. Они любят необычных животных. Если ты, конечно, не собиралась продать его задорого, — ферре снова тихо фыркнул, — он, конечно же, будет катать на себе всех котят в этом прайде. Надеюсь, он любит детей.

— Он наполовину машина, — резко ответила Фейлин. — Кто знает, что он любит?

Разве что меня. А я поменяю друга на такого, который бегает быстрее. Что я за человек тогда? Разве стану героем очередной легенды о том, как верный скакун вынес бойца с поля боя, спасая ему жизнь? Впрочем, все это блажь, а лучший способ спастись на поле боя — не попадать туда никогда.


— Я провожу тебя, — словно не услышав ее реплики, заметил ферре, и поднялся с земли, отряхивая одежду.
Брови Фейлин вздрогнули.
— Благородно с вашей стороны. И что, ферре могут бежать так быстро?
Незнакомец снова улыбнулся, теперь она узнала улыбку с полной уверенностью.
— Нет. Тебе придется подождать.

И он пронзительно свистнул, так, что уши будто горячей водой обдало, заставив ее поморщиться и отступить на шаг. Но собраться с силами и высказать наглому коту все, что она думает о таких фокусах, Фейлин не успела. На горизонте появился лев. Крупный, мускулистый, с темной шкурой и красно-рыжими подпалинами на боках, он несся к ним бесшумно и быстро, вырастая в размерах, как оживший мираж.

— Я поеду вперед, покажу дорогу.
— С чего вдруг такое внимание скромной путешественнице?
— Степь сейчас не так безопасна, как раньше.
— Твои ли это печали?
И снова на поросшее короткой шерстью лицо легла какая-то тень.
— Мои. Если ты собралась, мы можем ехать.
— Только до этих твоих облаков. Белых. Но дальше я попробую обойтись без присмотра. Я, знаешь ли, взрослая девочка и кое-что умею.
Проклятый кошак даже ухом не повел. Фейлин вздохнула. Собственная реплика повисла в воздухе, все больше смахивая на претензии капризного ребенка и этим опровергая сказанные слова. Вот ведь ракшас хвостатый. Как он умудряется выглядеть победителем в споре, в который даже не вступал, не сказав при этом ни слова?

Она проверила поводья и легко запрыгнула в седло. Таре под ней радостно подпрыгнул, чувствуя, что его ожиданию пришел конец, и Фейлин незаметно, украдкой почесала его, запустив пальцы в густой белый меха.

А может быть, ему и понравится катать на себе местных детей. Она бы хотела, чтобы ему понравилось.

Ферре оседлал льва, пригнулся к холке — оба они выглядели сейчас так, будто природа изваяла их из камня одной породы, гибкие, сильные, уверенные в себе.

— Не отставай, — коротко бросил он через плечо. Лев тихо рыкнул, и одним прыжком рванулся вперед, сухая трава едва качнулась под его лапами, и таре охотно последовал за ним, словно всерьез пытаясь догнать стремительную кошку.

Так начался их бег. Забавно. Именно этим словом, как она еще помнила из прочитанных книг, ферре называют судьбу? Ей понравилась эта мысль. Сейчас слово казалось правильным, уместным, вмещающим в себя целый новый мир.

Просто… бег.