Игры скучные

Текст “Video Games Are Boring” — это субъективный женский взгляд на проблемы игровой индустрии. Brie Code поделилась им на страницах gamesindustry.biz. Признаюсь, я перевел не все. Последняя часть показалась мне лишней и в большей степени про “покупайте наших слонов”. Зато остальные во многом отражают и мои мысли, хотя я по всем параметрам не попадаю в выборку Brie и остаюсь все тем же “мужчиной, белым”, которые, казалось бы, и установили текущую гегемонию как в спросе, так и в предложении на рынке игр. Но Brie пишет о том, что знает, о своих подругах, об их реакциях, о собственных предпочтениях. Это правильный подход. Мы можем только послушать и, возможно, сделать выводы, что не одиноки. Я вот ко многому из сказанного готов безоговорочно присоединиться.

Игровая индустрия превзошла киноиндустрию. Все мы игроки. Я без всяких преувеличений посвятила играм 14 лет своей жизни. Работала над такими проектами, как Company of Heroes, несколько частей Assassin's Creeds, а также Child of Light. Но куда бы я ни пошла, я везде встречала людей, которым не нравятся игры. Одно из моих любимых наблюдений за эти годы — смотреть, как незнакомый человек смущается и судорожно пытается найти точки соприкосновения со мной, когда я говорю, что работаю в игровой индустрии. Они, как правило, вспоминают несколько старых игр, в которые им довелось сыграть, пытаются сказать что-то приятное о них, после чего сознаются, что вообще-то они не играют в игры.

А тем временем наша жизнь меняется невероятным образом, если сравнивать ее с жизнью наших родителей. Мы адаптируемся к новым технологиям и наша жизнь становится все более фрагментированной, многогранной, интерактивной. Линейные по своей структуре романы и кинофильмы все меньше связаны с тем, как устроена наша реальная жизнь. Какая форма искусства и развлечений сегодня наиболее актуальна? Коллаж? Мемуары? Нет, конечно. Это должны быть игры. Интерактивные развлечения. И все же — множество людей не любит игры.

Почему?

Группы специалистов и в целом группы людей, взгляды которых совпадают, топчутся на месте. Люди, похожие друг на друга, размышляют похожим образом и видят решение проблем под одним и тем же углом. Есть даже более глубокий психологический эффект от такого застревания, в результате которого каждая отдельная личность коллектива единомышленников в среднем производит меньше хороших идей, чем тот, кто находится в разношерстном коллективе.

Если и существует сфера деятельности, представители которой очень похожи друг на друга, то это игровая индустрия. Мы в основном мужчины, и в основном белые. Что намного важнее — мы в основном игроки. Возможно ли, пускай на уровне мизерной вероятности, что мы при этом упускаем что-то из виду?

Возможно, все, что мы знаем, неверно.

Часть вторая: все, что я знаю, неверно

Три года назад, впервые в моей жизни, мои подруги, которые не любят игры, начали задавать вопросы о них. Это начало происходить, потому что они стали покупать планшеты. А некоторым из них достались игровые приставки от друзей или родственников, которые купили себе новые. Я была в восторге — я думала, что вот теперь я наконец-то смогу поделиться своей любовью с теми, кого люблю. Спойлер: я ошибалась. Они не стали игроками после того как попробовали игры, которые я порекомендовала. Но кое-что интересное произошло.

Моя ближайшая подруга, моя кузина Кристина, была, пожалуй, самым большим противником моей привязанности к играм. Она — искусствовед, любящая современное феминистское искусство — всегда видела во мне дизайнера. Но не геймдизайнера. Когда я ей рассказывала о каких-то неурядицах на работе, она не стремилась меня поддержать. Зато она часто агитировала меня бросить это занятие, вернуться к обучению дизайну интерьеров или индустриальному дизайну. Она считала, что я зря трачу свою жизнь на игровую индустрию.

И вот однажды она начала меня расспрашивать об играх. Я разволновалась. Конечно, я порекомендовала Journey. Эта игра выглядела вполне естественной и понятной. К моему удивлению, Кристина даже не закончила эту игру. Ей не понравилось то, что там были змеи, которые могли ее убить. Игра не была для нее сложной, просто ей было крайне неинтересно сталкиваться с ситуацией, где ее кто-то атакует в игре. Но общий игровой опыт оказался для нее достаточно интригующим, чтобы она попросила еще каких-то рекомендаций от меня.

Так я стала тестировать игры на моих подругах, которые игры не любили, чтобы увидеть, что им в них нравится и не нравится. Одним вечером я решила, что построила достаточно прочные доверительные отношения в плане игр между мной и Кристиной. Настолько доверительные, что я решила порекомендовать свою самую любимую игру — Skyrim. Она погуглила и написала мне в ответ: “Уффф, понятия не имею, почему ты решила, что мне может понравиться такое. Я не смотрю “Игру Престолов”. Я не люблю мечи. Я не люблю сражения. Я не люблю драконов.” Я попросила ее просто пересилить себя, дать игре шанс и потом поделиться впечатлениями. Ответа я не получила.

Через три недели у меня зазвонил телефон. Это было странно, потому что мне обычно не звонят. Все знают, что я не отвечу. Но я посмотрела на телефон и увидела на экране имя “Кристина”. У меня свело желудок, потому что я подумала, что причиной звонка может быть какая-то неприятность в нашей семье. Я подняла трубку и услышала, как Кристина плачет.

Она произнесла: “Лидия умерла...”


Но в нашей семье не было Лидии. Она говорила о персонаже из Skyrim. Три недели она одержимо играла в Skyrim. И вот теперь она случайно убила Лидию, при этом очень давно не сохранялась.

Кристина призналась мне сквозь слезы, что никогда не подумала бы, что можно добиться такой эмоциональной связи со своим персонажем в игре. Она не представляла, что можно с его помощью создать версию себя в мире, полном тех, кто тебе не безразличен. А я никогда не понимала, что она этого не представляла, потому что мне это казалось таким естественным и само собой разумеющимся. Кристина сказала мне, что все эти годы, выходит, дело было не в ее нелюбви к играм, а в том, что она их не понимала.

(Когда я рассказала эту историю на конференции, люди поделились своими историями о Лидии. У всех нас есть истории про Лидию)

Итак, даже моя кузина полюбила Skyrim. Значит, мои подруги, которые не любят игры, могут полюбить их. Это полностью изменило мою фокусировку. Я помогала создавать Child of Light. Мне казалось, что подругам эта игра должна понравиться. Но я не показывала им ее на стадии разработки. Когда игра вышла, к моему удивлению, Child of Light вообще не понравилась им.

А еще, по правде говоря, Кристина перестала играть в Skyrim достаточно быстро после того, как умерла Лидия. Потому что ей не нравились ни мечи, ни сражения, ни драконы. Прошло три года и вокруг все так же нет игр, которые срезонировали бы с чувствами моих подруг. Как говорил Tim Gunn: “Это проблема дизайнеров, а не потребителей”.

Я люблю игры и работаю с людьми, которые любят игры. Но когда я слушаю Кристину и описание того, во что она хотела бы поиграть, что хотела бы увидеть в играх, это звучит невероятно скучно для большинства современных игроков, но интересно большинству моих подруг, которые не любят игры. И в этот момент я понимаю, что тоже с удовольствием играла бы в такие игры.

Разговоры с Кристиной привели меня к мысли о том, что у меня не было хороших идей. Я поняла, что работала с людьми, мыслящими почти так же, как я, использующих те же культурные отсылки (как часть гик-культуры), использующих теорию построения геймплея, которая была разработана в основном (белыми, мужчинами) игроками для (белых, мужчин) игроков. Я поняла, что застряла. Это то, что происходит, когда все мыслят схоже. Мы делаем скучные вещи.

А мои подруги все еще спрашивают меня об играх. Интерес никуда не делся. И тут я наконец поняла, что задача не в том, чтобы убедить подруг играть в игры, которые нравятся мне. Задача не в том, чтобы найти правильный ответ на их вопрос. Задача в том, чтобы спрашивать их. Говорить столько, сколько нужно, чтобы они не помогали мне, а играли в итоге в свое удовольствие.

Часть третья: Жизнь по-настоящему сложная штука

Так почему же мои подруги не любят игры и что они любят?

Когда они объясняют, почему не любят игры, как правило, звучит три основных довода. Главный из них — они считают, что играм не хватает глубины. Что-то в духе “В отличие от книг, фильмов, подкастов в играх я не узнаю ничего нового для себя и не меняюсь, как личность”. Второй довод — на уровне первого впечатления, игры для них зачастую выглядят отталкивающе. Некоторые из них, к примеру, пробовали играть в игры, где женщины представлены довольно мерзко. И они говорили мне: “это оскорбительно”. Наконец, третий аргумент — они не находят собственных культурных отсылок или интересных тем в играх. Они говорят: “игры игнорируют меня” или “игры напирают на то, что мне неинтересно”.

Еще пара вещей, которые моих подруг совершенно не интересуют: реалистичная графика и экшн.

Похоже, у них вполне естественные запросы — они хотят найти в играх глубину и что-то, соответствующее их вкусам. Так как мы, как индустрия игр, провалили оба этих момента, мои подруги не могут понять, что могут подарить игры и почему кто-то может говорить о них, как о самом мощном на сегодняшний день виде искусства, в котором человек может узнать что-то о себе, расти и меняться, как личность. Как игроки, мы знаем, что хорошо спроектированные игровые механики могут оказать куда большее воздействие, чем книга или фильм. Papers, Please демонстрирует нам это. Train демонстрирует нам это. This War of Mine. И так далее.

Когда я осознала эти критерии, стало понятно, почему ни Skyrim, ни Child of Light не смогли увлечь моих друзей. У Skyrim была глубина, но не было совпадения в вопросе вкусов. Кристина получила удовольствие от своего альтер эго и связей с персонажами, но ей не нравились мечи, сражения и драконы. Child of Light попадала во вкусовые предпочтения, но была неглубокой. Линейная история и пошаговые бои не оставляли места для вопросов о жизни героини (плюс ужасные недоработки с управлением, что мы могли бы выяснить, проведи мы тесты с теми, кто не был опытным игроком).

Этого недостаточно, чтобы побороть нелюбовь моих подруг к играм и надеяться, что они им понравятся. Их игровой опыт должен базироваться на том, что для них по-настоящему важно, сталкивать их с проблемами, которые они встречают в жизни. Игры должны помогать им понять жизнь лучше. Потому что жизнь по-настоящему сложная штука.

Так что расспросы моих друзей о том, что им не нравится в играх, только половина дела.


Расспросы о том, что моим друзьям не нравится в их жизни и как игры могли бы этому помочь, могли бы быть полезны, как вторая и более важная часть беседы.

Как и у многих других женщин, жизнь Кристины очень сильно отличается от жизни ее родителей. Она первая женщина в семье, получившая высшее образование и строящая свою карьеру. Но учебные заведения не могли подготовить к офисной политике и многим другим моментам в ее карьере. Она небольшая хрупкая женщина, и даже несмотря на то, что она очень умная и довольно строгая, люди часто не воспринимают ее серьезно. Когда она идет на работу, бывает на нее оборачиваются и свистят мужики, а когда она возвращается с работы поздно, ей страшно. Жизнь в Ванкувере довольно дорогая, а у нее еще не выплаченные долги за учебу. Она не знает, как сможет сбалансировать карьеру и будущую семью. Все ее подруги так же заняты, как и она сама. Перед ней нет определенной модели поведения, которой она могла бы следовать. Ей до всего приходится доходить самой.

Когда Кристина приходит домой после долгого рабочего дня, она не хочет сражаться в игре или скучать там. Она хочет экспериментировать с тем, кто она, в социальном контексте заботиться о тех, кто для нее важен и для кого важна она. Это то, что она почувствовала в истории с Лидией в Skyrim. И это то, что я сама чувствовала в Skyrim.

Художник Harry Gilles недавно облек в слова все то, что я чувствовала по поводу искусства и игр в частности. Он говорил о том, как художники все чаще используют шок, чтобы пробиться к аудитории, но как эта техника постепенно впитывается нашей культурой, в результате чего мы сейчас живем “в состоянии перманентного шока, или перманентной симуляции”. В то же время мы испытываем “драматическое разрушение институтов заботы о ближних”. Я действительно чувствую это. Мы выбросили прежние инструменты заботы, важные для наших матерей, такие как религия или забота о домашнем очаге (что меня вполне устраивает), но не нашли замены этому (что меня не устраивает абсолютно). Giles сказал: “Является ли неравнодушие ценным материалом для искусства? И искусство заботы — это форма политики? В обществе, не уделяющем внимания “неравнодушию”, становится ли оно само по себе шокирующим?”

Я даже отдаленно не заинтересована в шокирующе реалистичной графике, в симуляторах убийств, в пистолетах, ножах и мечах. Мне не интересен адреналин. Моя собственная жизнь достаточно пугает меня. В мире хватает страха и ненависти, заставляющих биться мое сердце чаще. Моей ленты в фейсбуке и твиттере вполне хватает для этого. Мне интересна забота о ближних в рамках персонажей, в рамках созидания, в рамках поиска пути вперед в игре, которая поможет проложить путь вперед в собственной жизни. Я заинтересована в сострадании и понимании. Я заинтересована в том, чтобы чувствовать связь. Как сказала Miranda July, “все, что мне интересно, это то, как люди справляются со своей жизнью”. Я хочу делать игры, которые помогают другим людям понять жизнь.

Уровень интерактивности нашей жизни невероятен, и я бы ни на что это не променяла. Но мы так перегружены информацией, потрясениями и переменами, что стремимся укрыться от них и даже заткнуть друг друга в поисках спокойствия. Во всем спектре наших убеждений мы перестали слушать альтернативные мнения друг друга, и я боюсь, что это постепенно ведет к фашистскому мышлению. Мы должны использовать игры для того, чтобы помочь нам адаптироваться к новой интерактивной жизни. Это способ для игр стать релевантными.