"Путь проложен!": Истинные пилигримы. Часть I

Истинные пилигримы,
или, на простонародном языке,
За маленьким ковриком
с одного края света на другой
и обратно

Как гласит старый принцип, незавершенность — один из признаков красоты. Естественная, истинная гармония проявляется в предметах с очевидным изъяном. Неровная форма чашки, пропущенная строка в стихе или покосившаяся ограда старого сада отражают печальное очарование вещей.
Или вот никак не желающий собираться в цельную картину интерьер особняка для торгового дома Вестернхаген, с которым я вызвался помочь валькирии. Очарование получалось каким-то слишком печальным, а незавершенность — слишком навязчивой. Из множества вариантов не подходил ни один, что изрядно утомляло и меня, и хозяйку, вынужденную заказывать всё новые и новые элементы декора, когда мне приходила очередная идея. И вот, кажется, я нащупал решение и сказал:
— Адельхайде, нам нужен ковер.

***
— Адельхайде, нам нужен ковер.

Не веря своим ушам, я обернулась. Это что, шутка? Но нет, ронин смотрел на меня совершенно серьезно. Вот только со всех сторон его окружали ковры — от узорчатых кальфеонских гобеленов и роскошных валенсийских паласов до самых скромных велийских половиков…



… В самом живописном районе Граны, на террасе, с которой открывался великолепный вид на леса Камасильвии и горы Вельтара вдали, в некогда тихом особняке, увитом плющом и цветущей глицинией, царила суета. Подъезжали и отъезжали лошади и повозки, сновали туда-сюда мастеровые и курьеры, в комнатах кипела работа. Однако все строго соблюдали указания и всеми силами старались не шуметь: негоже раздражать возможных будущих клиентов торгового дома Вестернхаген назойливым соседством. До открытия камасильвийского отделения оставалось совсем немного. Полностью доверившись Шахназзу в вопросах стиля, я сосредоточилась на снабжении и организации.

Что только ни везли в Камасильвию мои караваны в эти дни! Шесть диванов в кальфеонском стиле (их изготовили на фабрике дружественного мебельного магната), тумбочки и столы из Валенсии, красные шелковые шторы (за шелком в ту же Валенсию я съездила лично), картины известного столичного живописца Авсонио Треви, самые разнообразные вазы, бокалы, подсвечники, недавно вошедшие в моду шкатулки из Тариффы — и ковры. Всех возможных видов и расцветок, ведь подобрать подходящие оказалось нетривиальной задачей. Особенно много хлопот мне неожиданно доставили серендийские, которые по обычаю делали из хлопка и шерсти: сначала неожиданно возник бешеный спрос на хлопок, и достать его было нельзя ни за какие деньги, затем, когда неимоверными усилиями его все-таки удалось купить, сырье по ошибке погрузили на судно, следующее в Альтинову, потом никак не могли доставить готовые ковры из Хиделя, а в итоге мой строгий ценитель их забраковал — слишком пестрые, не сочетаются с благородным темно-вишневым оттенком паркета. И вот теперь оказывается, что это все были не ковры?

— Нужен круглый ковер, — пояснил Шахназз, видя мое недоумение. — Под аквариум.

Вот незадача.

— Видишь ли, круглые ковры традиционно ткут только в Арехазе, и купить их практически невозможно — в наши края привозят считанные экземпляры. Да и те продают только на аукционе, и улетают они моментально, по высочайшим ставкам. Попробовать-то я могу, но гарантии никакой, сам понимаешь.

А ведь идея-то замечательная, как обычно у ронина. Грана и Арехаза находятся на противоположных концах нашего материка. Только представьте себе: потенциальный клиент входит в особняк и сразу видит диковинку с другого края света! Лучшей рекламы и придумать нельзя. А, где наша не пропадала!

— Как ты смотришь на то, чтобы отправиться в Арехазу самим?

— Через пустыню? — черные глаза сузились. Уроженец побережья Хасео валенсийские пески не любил.

— Зачем же? В Альтинове пересядем на лодку и обогнем материк с севера. Гратия и Альвисса добирались до Арехазы именно так и рассказали мне все в подробностях. Сколько дел можно переделать по дороге, — воодушевилась я, — сколько переговоров провести, сделок заключить — да и просто навестить друзей. Заедем к твоим крылатым подругам в храм Камасильва, например?

Уговорить Шахназза оказалось несложно. Я отдала работникам все необходимые распоряжения на время нашего отсутствия, и на рассвете мы уже седлали коней. Я выбрала для путешествия Изабеллу, изящную, но крепкую и выносливую кобылку нежной кофейной масти, а ронин отдал предпочтение Черри, горделивой красавице драконьей породы.

***

Мы жадны до путешествий. Пилигримам только дай повод — и вот мы уже в седле, а впереди вьётся пёстрая лента дороги, а в душе смутное предчувствие чего-то нового, смесь восторга и лёгкой тревоги, когда очередная страница личной истории вот-вот начнёт заполняться.



Но нельзя выйти на террасу и не полюбоваться видом напоследок. Он завораживает в любую погоду, так и сейчас: тающие в утреннем тумане вершины гор и зелёные башни древнего леса у подножия — зрелище внушает грусть расставания. Вернёмся мы нескоро. Но тут же приходит другая мысль: странствия по всему свету, от песков Валенсии до лесов Камасильвии, размывают понятие дома. Везде есть повод задержаться, и тогда получается, что весь мир и есть твой дом, наше общее пространство, одно на всех.



И вот безмолвное прощание кончается, мы рассаживаемся по сёдлам и трогаемся в путь. Едем почти налегке — в поклаже только походные шатры, смена одежды и небольшой паёк. Город еще спит; мы пролетаем по сумеречным малолюдным улицам. Лошади будто чувствуют зыбкость момента и стараются мягко ступать по мостовой — очень легко поверить, что мы сами стали частью чужого сна. Именно такие мысли о Гране посетили меня, когда я увидел ее в первый раз. Хрупкие белые шпили, переливающиеся на солнце синие крыши будто сами собой возникли над зелёным морем тысячелетнего леса. Или под горой спит бог и видит прекрасный сон, обретший плоть из резной кости, камня и дерева.

***

Вдоль Тропы древних теней безмятежно бродили туда-сюда газели, нисколько не пугаясь проезжающих лошадей и повозок. Для эльфов Камасильвии жизнь любого зверя и птицы драгоценна (даже рыбы здесь не принято ловить сверх необходимого), но газели занимают в сердцах местных жительниц особое, священное место — даже тень мысли об охоте на это животное недопустима для любой лучницы или жрицы. Причина чужакам не известна; заезжие остряки любят шутить — хорошо, мол, что такой любви удостоились газели, а не смертельно опасные змеи-роа. Впрочем, сейчас мне не хотелось думать ни о ядовитых змеях, ни о ядовитых языках.

Над лугами Наван вздымались грифоньи крылья, вдали сияли снежные вершины гор Вельтара. Справа несла свои воды к морю величественная река Огьер — любимый приют духов музыки. Духи эти так и вились над тропой и звенели вроде бы каждый на свой лад — но голоса их складывались в непривычную и вместе с тем совершенную гармонию. Вдруг среди хора колокольчиков мне почудился перебор лютневых струн. Нет, не почудился — совсем рядом звучала эферийская баллада о луне и жемчужине, и к лютне добавился посвист флейты, но музыкантов не было видно. Ах да, я же читала совсем недавно: духи музыки могут подражать человеческим инструментам и даже пению. Наверно, здесь проезжали менестрели из Эферии, и мелодия баркаролы понравилась здешним обитателям. Ну-ка…

— Смотрится в волны, бледна и прекрасна… — пропела я, когда начался новый куплет, и хрустальный голосок ответил мне:

— Отблески ловит в глубинах морских…

Два духа спустились к нам от сосновых верхушек и поплыли рядом с лошадьми. Один продолжал петь со мной дуэтом, а второй журчал струнным серебром. Они проводили нас до Чащи древних мудрецов и, прозвенев длинную музыкальную фразу на прощание, вернулись в лес.



Хоть Чаща и называется так, но по сути это одно гигантское дерево, по возрасту уступающее лишь священному Камасильву. Когда-то доступ сюда был открыт лишь жрицам, но теперь древесный храм стал селением на оживленном тракте, крупным торговым узлом, которым, к слову, заправляет крупная белая сова по имени Орби Веллен. Неопытные люди принимают ее за смышленое дрессированное животное, уловку хитрых эльфов — таких древняя и мудрая, но не чуждая юмора Орби любит разыгрывать. Но если обращаться с ней почтительно, то можно получить разумный совет.

Жрицы, однако, не покинули былой приют. Они по-прежнему проводят здесь ритуалы — поддерживают силы леса и всего живого в нем, общаются с духами, плетут сложнейшие охранные заклятья, благословляют лучниц и других защитниц Камасильвии. Мы залюбовались парящей над могучим стволом старшей жрицей, окруженной сияющим золотым ореолом, и ее помощницами, в ладонях у которых трепетали теплые живые огни, совершенно пушистые на вид.



Но на Чащу мудрецов у меня были и деловые планы. Столичная знать сходила с ума по украшениям из Камасильвии, и я давно хотела предложить сотрудничество местному кузнецу Фуриторе, который славился даже среди эльфов своей искусной филигранью — металлическим кружевом. Вдохновение он черпал в одиноких прогулках по берегам реки. На простой разговор я не рассчитывала, — мастер-инган был нелюдим и немногословен, не любил чужаков — но тем интереснее было все-таки попробовать уговорить его. К тому же, я не собиралась предлагать его работы первым попавшимся кальфеонским модникам. Замысел мой был несколько сложнее.



Начала я издалека — рассказала о встрече с духами музыки. Расчет оказался верным: Фуритора в своем искусстве во многом полагался на общение с духами, и это помогло сломать лёд. Затем я помянула, как просматривала в библиотеке Граны лингвистические труды о языке духов, обязательные к изучению для жриц Камасильва, и о том, как неожиданно обнаружила сходство в подготовке эльфийского клира и служительниц Эллиан — валькирий. Все это призвано было убедить мастера, что я хотя бы отчасти приблизилась к пониманию того, как живут эти земли, и смогу найти похожих на меня людей, которые оценят его работу по достоинству. Разумеется, сходу добиться согласия мне не удалось, но, следуя девизу пилигримов, я не торопилась — будет еще не одна беседа, подобная этой.

***
Пока Адельхайде общалась с местным кузнецом, я наведался в библиотеку. С собранием в Гране ей было не сравниться, но и здесь нашлись интересные тома: мифы о богине Сильвии, древе Камасильве, которое она посадила своей рукой на вершине горы, о божественных детях Гарнель и Вендир, народе Солнца и народе Луны, двух изначальных ветвях эльфов. Однако больше меня заинтересовала книга о тренировках стражей Лемории, их оружии, технике боя, системе знаков. Отдельный раздел был посвящен стихийным клинкам, чести носить которые удостаивались лишь те, кто прошёл испытание на владение телом и духом.



На описании трудностей испытания меня прервала довольная валькирия — похоже, переговоры с кузнецом прошли более или менее удачно. Чтобы своеобразно отдать дань месту, Адельхайде предложила навестить Малопинуса — живущего здесь духа в обличье оленя. К сожалению, у нас не оказалось рыбы атерины, его любимого лакомства, но подношение фруктами тоже пришлось ему по душе — Малопинус позволил себя погладить. Получив такое «благословение», мы отправились дальше с покоем в душе.



***

За очередным поворотом нам открылись пруды Атаници — едва ли не самое умиротворённое место Камасильвии. Над прозрачной водой плыла мелодия дивной красоты: завораживающий голос верховной жрицы Эруфиан сплетался с хрустальными звуками арфы её подруги Мэори, и десятки духов кружили вокруг них, меняя рисунок движения в такт музыке. Как и любые песнопения жриц, кантилена Эруфиан была не просто песней — то было и благословение воителей и путешествующих, и защита земель, и исцеление помыслов. На мостках над прудами и у подножия сторожевых башен замерли в благоговении восторженные слушатели. Присоединились к ним и мы.



Когда песня завершилась, мы собрались продолжить путь, но внезапно хлынул дождь. Мы завели лошадей под навес, но самим сидеть там не хотелось, — дождь был теплым — и мы забрались полюбоваться прудами и башнями под пасмурным небом на скалы у водопада. Там за камни цеплялась мимоза высотой в два человеческих роста, и под ней укрылся горностай. Нас он, к счастью, не испугался — наоборот, любопытно поглядывал в нашу сторону то одним, то другим блестящим глазом, но ближе подходить застеснялся.



Наблюдая за кругами на воде, я снова припомнила штудии гранских лингвисток и перевела ронину припев Эруфиан:

— Впусти меня в приют духов, что покоится на холме под луной. Пусть его спокойствие объемлет меня, пусть ветви его дерев убаюкают меня. Пусть завершится мой трудный путь, пусть снизойдет на меня сон, пусть примет меня в ласковые объятия Камасильвия.

Ронин задумчиво выслушал и сказал:

— Эта версия мне больше нравится. У автора той, что я слышал, кажется, болел зуб, — хмыкнул он и процитировал:

— Каждую ночь, сияя ярко, луна выходит на прогулку. И лишь над лесом Камасильвии она чуть медлит, заслыша звуки сотни духов, кричащих о боли и войне.

Сказать, что я удивилась, было все равно что ничего не сказать.

— Да нет, думаю, все проще — он просто любит деньги, — возразила я. — Или славу — и хотел успеть первым. Зачем разбираться со словарями, когда на волне интереса к Камасильвии можно просто сочинить что-нибудь по мотивам и привлечь публику?

Когда дождь стих, мы отправились к границе. Над сторожевым постом Лемории витала тень беспокойства. Оказывается, нападения скальных нетопырей в приграничных лесах и на тракте участились, и стражницы посоветовали нам быть осторожнее. Мы заверили их, что волноваться не о чем: мы опытные бойцы и способны за себя постоять. На дорогу нас угостили зелеными яблоками и необычайно ароматным сидром.



Закатное солнце просвечивало алым сквозь темно-зеленую хвою уже над самым горизонтом, прозрачные сумерки понемногу густели. Тракт был спокоен и тих. Нетопыри не появлялись — лишь пару раз мы слышали из глубины леса хлопанье кожистых крыльев. Впереди дорога ныряла в подобие ущелья — с обеих сторон над трактом возвышались утесы из серого гранита. Вдруг раздался заливистый свист, с утесов в дорожную пыль попрыгали невысокие фигурки и выстроились поперек тракта, преграждая нам дорогу… мечами? Это что, банда шаев-разбойников? Забавно.

Подъехав ближе, мы поняли, что это не шаи, а человеческие дети. Самые обычные мальчишки и девчонки, только вооруженные деревянными мечами и в зеленых куртках, расшитых светлыми узорами. Возглавлял компанию парнишка в плаще с капюшоном, чуть постарше и покрепче остальных.

— Стойте! — повелительно крикнул он, явно пытаясь не сорваться на фальцет.

— Стоим, — хмыкнули мы с ронином, натягивая поводья.



— Куда торопитесь-то, господа красивые? — заговорил парнишка уже спокойнее, врастяжку. — Чуть не стоптали сослепу.

— Темнеет — вот и торопимся, — проигнорировав суть вопроса, ответила я. — Не хотим у нетопырей под крылышком ночевать. А вам домой не пора?

— А что домой, мы уже дома, — ухмыльнулся паренек. — А по тракту просто так никому нельзя, будь он хоть лорд, хоть нетопырь, хоть и то, и другое сразу.

— С чего это вдруг?

— А с того, что коли тут наш дом, то нам и решать, кому тут бродить.

Однако. И ведь совершенно бесстрашные ребята. Жаль только, глупые. Ладно, подыграем пока.

— И что же может повлиять на ваше благосклонное решение, благородный господин?

Щербатая ухмылка, казалось, вот-вот вылезет за пределы скуластой физиономии.

— Люблю тех, кто сразу к делу. Сколько-то звонких с вашего спутника, а с вас вдвое от того — и разойдемся почти друзьями.

— Как интересно. И почему с меня вдвое?

— А за то, что с тех пор, как ваши кальфеонские здесь повадились кататься, с тех пор от нетопырей и продыху нет. Как это в городе говорят? Рап… роп…

— Ре-па-ра-ци-и, — подсказала из толпы черноволосая девчонка с царапиной на щеке.

Парень кивнул с умным видом:

— Вот оно самое.

— Нетопыри из-за кальфеонцев завелись? Оригинальная теория, — а ведь он, между прочим, сам кальфеонец, причем из столичных, по выговору слышно.

Паренек насупился. В значении слова «теория» он явно был не уверен.

— Что вижу, про то и говорю. Пока тут тихо было, никого крупнее комара не летало.

— Шмель крупнее, — возразила та же девчонка. Мальчишка отмахнулся:

— Шмель не кусается.



Душераздирающее зрелище. Пряча улыбку, я поинтересовалась:

— И чем же наше серебро поможет в благородном деле борьбы с нетопырями?

— Так вам все и скажи. Может, из него наконечники отольют, а может, отравы закупят. Да и вообще, они лес разоряют, а последствия кто будет чинить? Вы, что ли? Дак от вас не дождешься. А все денег стоит. И лекарства для зверей покалеченных, и ловушки.

Надо же, какая самоотверженная любовь к лесу! И вышивка на куртках подражает эльфийским орнаментам, хоть и не очень умело. Интересно, откуда они такие взялись?

— Отольют, значит, и закупят? И лекарства, и ловушки? И кто же это будет делать? Кто вас послал на дорогу деньги вымогать?

— Мы не вымогатели! — выкрикнул рыжеватый мальчонка, кажется, самый младший в компании. — Мы сами все сделаем как надо, мы умеем!

— Заткнись, Ленни! — рявкнул главарь, но было уже поздно.

— Сами, значит, умеете? — вкрадчиво осведомилась я. — И наконечники отливать, и покалеченных зверей лечить? И кто же у вас тут кузнец, а кто лекарь? Может, еще и алхимики найдутся?

— А вот и умеем! — не угомонился Ленни. — Мы все зверей лечить умеем, нас сам Фонель научил!

Старший выпустил воздух сквозь стиснутые зубы и залепил бедолаге Ленни подзатыльник.

Фонель, значит. Мы с ронином переглянулись. Ну, теперь хоть понятно, кого попросить втолковать этим… храбрецам, что будет, когда на дороге они встретят не нас, а браконьеров. А то привык звериных детенышей выхаживать и на волю выпускать и забыл, что с человеческими так просто не получится. П-подвижник. Возвышенной души человек. То есть суин.

Мы дали банде достаточно серебра, чтобы они и думать забыли про грабеж на большой дороге на несколько дней, пока Фонель до них не доберется. Решили, что на обратном пути проверим, как у них дела. А сейчас лучше было поспешить.

Уже совсем стемнело, когда мы добрались до Медвежьей деревни. Шахназз знал ее лучше и уверенно повел меня к таверне. Это оказался приземистый, проконопаченный мхом сруб с крошечными слюдяными окошками под самой кровлей из дранки. Над распахнутой дверью вместо вывески была укреплена здоровенная дубовая бочка. С нее на цепях свисал резной деревянный полумесяц. Меня охватило дурное предчувствие, и оно меня нисколько не обмануло.



Войдя, мы оказались в довольно большой, но душной, несмотря на открытую дверь, тускло освещенной комнате. За неказистыми, хоть и крепко сбитыми столами постояльцы, по виду охотники, угощались нехитрой обильной снедью. Дымил камин. Треть комнаты была отгорожена зеленой суконной занавеской. За ней стояли кровати, и там уже кто-то раскатисто храпел. У противоположной стены приютился неожиданный гость — книжный шкаф с растрепанными книгами в потертых обложках, а то и вовсе без них. Эти несчастные книги и стали последней каплей.

— Ну вот что, — сказала я решительно. — Я здесь ночевать не буду. У нас в семинарском дортуаре условия лучше были.

— Охотников устраивает, — усмехнулся ронин. — Но тут еще есть отдельный домик. Довольно уютный. С винным погребком.

— Ладно, пошли посмотрим на твой домик, — проворчала я.

Охотничий домик оказался и вправду несколько благоустроенней, чем таверна: добротная мебель, аккуратные домотканые коврики на стенах, действительно неплохой для этих мест выбор вин в погребке. На каминной полке уютно подмигивал огоньками свечей медный канделябр.

Вот только прямо рядом с домиком деловитая артель, не смущаясь поздним временем, прилежно разделывала туши горных баранов. В воздухе царил просто дивный букет ароматов, куда там лугам Камасильвии: свежее мясо, сырые шкуры, палёный рог. Один из мастеровых суетился у бочек — явно смешивал состав для обработки шкур. Час от часу не легче.



Ронина все это, однако, не беспокоило — он продолжал придирчиво изучать содержимое винного погребка. Я вдохнула, выдохнула, но молчать было выше моих сил:

— Вот скажи мне, Шахназз Сиохайн, неприхотливость — это у тебя врождённое или благоприобретенное?

Для ронина вопрос, очевидно, оказался неожиданным — сам он над этим прежде не задумывался.

— В Хасео мы привыкли обходиться малым, — ответил воин, пожав плечами. — Но тем приятнее, когда получаешь что-то сверх необходимого.

Он усмехнулся, и его внимание вернулось было к ряду винных бутылок, но тут он наконец уловил мой тон и посмотрел на меня с лёгкой улыбкой:

— Госпоже тут тоже не нравится?

— Да я лучше в шатре буду спать! Главное — подальше от этой деревни.

Шахназз задумался:

— До хижины Фонеля далеко, до Трента тем более — придется делать крюк. В Тёмном лесу есть крепость, но если развернем шатёр под ее стенами, нетопыри будут счастливы. Может, навестим Крио? Выдры всегда рады мирным путникам. Правда, условия будут мало отличаться от походных, — добавил он и снова улыбнулся.

— Сколько угодно! Лишь бы опять на свежий воздух!



Покладистая Иза не возражала, когда ее выводили из конюшни, а вот своенравная Черри недовольно била копытом и громко фыркала, раздувая ноздри. Ронину пришлось пообещать ей, что на берегах озера выдр ее ждут очень вкусные дикие «огненные свечи» — объедать цветы драконья красавица просто обожала.

Как и посулил Шахназз, Крио и его односельчане встретили нас радушно, угостили вкуснейшей жареной рыбой, позаботились о лошадях и указали нам гостевое жилище. Это было скорее дупло, нежели дом, — выдолбленный изнутри вековой ствол без крыши, с крылечком из плоских валунов. Пол покрывали шкуры тонкой выделки. Мы расстелили поверх шкур походные одеяла и с наслаждением улеглись. Сквозь густую листву молодой поросли, окружавшей дом, ласково мерцали звезды, легкий ветер нес озерную свежесть. Под самозабвенное пение сверчков мы спокойно уснули.


Продолжение

(Рассказ написан в соавторстве с thv и составляет единый цикл с его заметками «Одинокая гора» и «Меч внутри».)